«Вагнер» - кровавый ринг - Лев Владимирович Трапезников

и запрыгнуть в бункер? Страшно ему было? А медику Федору страшно было в самое пекло залезать и, рискуя жизнью, тащить раненых? А страшно ли было Чиновнику, Антону Михайловичу Ряпасову, перевязывать раненых под артобстрелом или мины искать самодельным щупом, который он смастерил из палки и из еще чего-то там и перевязал все это бинтом окровавленным, который снял со своей головы? А Леониду страшно ли было в Бахмут заходить на кузове “Урала” и вести огонь из С-60?» А ведь у Леонида и его товарищей тогда было времени-то отстреляться минут пять или семь, или десять край — не успели бы уйти, сожгли их. Так вот, не о страхе речь идет, а о значимости самого дела, ради которого ты пришел сюда, на войну. Ты здесь. От тебя зависит многое, и никто не сделает за тебя эту военную работу — так мыслит боец и командир, а все остальное на десятый план уходит. И стыдно не выполнить поставленную задачу, воспитание не позволяет, честь не позволяет не выполнить. Нельзя опозорить себя перед товарищами своими и перед руководством своим, и еще спросят тебя, когда придешь домой: «А ты был тверд в бою? Ты сражался? Ты не уронил честь своей семьи?»

Часто и азарт ведет в смертельную схватку, как в опасную игру, в этой игре ты охотник, а они опасная дичь, мишени. Азарт перекрывает чувство страха, и так бывает. Чувство опасности — это да. Да и азарт тоже здесь присутствует. Ноги ватными у воина не должны быть, хотя в первом бою человек и может растеряться, что обычно со многими бывает. Потому обстрелянный состав это уже боевой состав, организм которого настроен на смертельную схватку с противником. Кстати, озвучу мысль, что любого руководителя большого ранга надо на войну посылать и смотреть, как он себя там ведет. Воин и большой руководитель имеют схожую психику, таких людей только два процента в нашем обществе, кто желает и может воевать, а также желает и может руководить. Правда есть те, кто является лишним и на войне, и в руководстве страной. Иногда люди находятся не на своем месте, и это настоящее мучение для всех окружающих. Речь я веду именно о настоящей передовой, а не птичек запускать в далеком тылу и при этом выезжать в Москву частенько или на войну из Москвы выезжать, числясь официально в каком-нибудь боевом подразделении. У нас все возможно в наши дни.

Вот подумайте только, в первые месяцы войны можно было на четыре месяца заключить контракт с министерством обороны России и отправиться на эти месяцы на спецоперацию… Всего-то четыре месяца. И что? Эти говоруны с телеканалов, известные нам, отправились? А те, кто призывал к войне, отправились? Ну, всего-то четыре месяца в штурмовиках… Ну, выживешь ты. Не все ведь погибают. Рискни, а потом вернешься в свое депутатское кресло или в свой высокий кабинет и будешь говорить честно, что воевал… и никто потом не вытащит наружу твои похождения в тылах, близких к Москве. Нет, даже на это их не хватает. Но если на это не хватает, откуда у таких умение руководить? И не руководители они вовсе, а исполнители… Многие принимают решения, которые уже до них вверху приняли, осталось только эти решения повторить и подписать от себя.

Вы спрашиваете о страхе? Черт побери, а у вас откуда такие вопросы и такие мысли взялись? Если я о внутренней сущности общества, и не только российского, буду здесь писать, озлобленных комментариев в мой адрес будет много. В любом обществе, грубо говоря, имеется только два процента тех, кто может воевать и руководить, и кто желает это делать. А остальные? Остальные тоже необходимы природе… Об этом я уже писал в первой книге. Но остальные 98 % не должны заниматься не присущей им деятельностью, они эффективно этим заниматься и не могут. У подавляющего большинства не выдерживает психика руководить людьми или воевать, участвовать в настоящей смертельной схватке. Так этот вопрос про страх задается теми людьми, которые из этих 98 %? Именно так. Часто после такого вопроса интервьюируемый боец зависает, а потом или начинает выдавать журналисту или спрашивающему из зала такое… Ну что хотят от него услышать, то и выдает. Или бывает так часто, что многие бойцы страх путают с чувством опасности, а это разные вещи. Чувство опасности может быть очень острым, но оно заставляет мобилизоваться, а не терять инициативу или активность. Страх — это путь к смерти. Это не чувство самосохранения. Не надо путать. И потом, разве боец о смерти в бою думает? Он думает о выполнении задачи. Иначе он не сможет воевать. Именно поэтому на войне речь может идти о тревоге, но не о страхе. Страх парализует, а смертельная опасность, вызывающая тревогу, может мобилизовать бойца, и все его знания, которые еще до этого спали в нем, в критической ситуации сам организм вспомнит.

Я уже писал о том, что тем, кто желает пойти на войну, необходимо в себя впитывать все, а не только курсы военных инструкторов, что само по себе важно очень. Необходимо быть в целом человеком развитым. Читайте литературу разной направленности, интересуйтесь техникой, историей войн и личностями, проявившими себя, к примеру, в Великой Отечественной войне, и у врагов своих тоже учитесь. По возможности, получите высшее образование, в вузе вас научат главному — проводить анализ по поступающей к вам информации, а после анализа раскладывать информацию по полочкам, то есть научат учиться. Да, научитесь учиться. И, немаловажно, в вас должна быть твердая мировоззренческая основа, как стержень, чтобы духом не упасть и быть уверенным в правильности ваших действий, когда вы истребляете врага.

В первой своей книге я приводил способы, с помощью которых человек настраивает себя на военную работу. Способы до банальности просты и очень эффективны. Но часто, и даже как правило у многих, когда они попадают в боевую обстановку, в сознании происходят изменения, просто там где-то мозг блокирует восприятие, и человек не воспринимает остро все то, что происходит вокруг… Как бы краски потухают. Не видишь ни красоты, ни ярких эмоций, и потому даже разрывы снарядов или мин воспринимаются как бы «через толстую кожу», приглушенно, что ли, не ярко… Наверное, это такая защитная реакция организма на окружающую критическую действительность. То есть о тревоге речь здесь еще идет, а о страхе уже нет. Кстати, часто очень потом и после войны краски и эмоции не врубаются обратно. Я заметил это и